Генрик Ибсен. Его жизнь и литературная деятельност - Страница 8

Насколько Ибсен в рассматриваемую эпоху жил национальными интересами, видно из его деятельности в Кристиании. Борьба молодой Норвегии против датского влияния в то время достигла апогея. Национальная партия с Бьернсоном во главе требовала удаления из театра всех датских актеров и замены их норвежскими, прибегая к таким средствам, как освистывание талантливых датчан. В это время вернулся в Кристианию Ибсен и вместе с Бьернсоном основал «Норвежское общество» – национальный союз, который выступил против всякого иностранного влияния и в литературе, и в живописи. Но если Ибсен на время заболел национальным оптимизмом, то он вскоре и выздоровел от этой болезни. Такому кризису много способствовала его жизнь в Кристиании, полная борьбы и разочарований. «Северные богатыри», принятые на сцену Кристианийского театра, долго не ставились под разными предлогами, и автор вынужден был сперва напечатать драму. Отношение критики к Ибсену обострялось с каждой новой пьесой. Он отошел в тень как раз в то время, когда его соперник по литературе Бьернсон сделался всеобщим любимцем. Нам теперь странно читать, что «Северные богатыри» были поставлены неизмеримо ниже рассказов из крестьянской жизни Бьернсона. Да и вообще это соперничество между первоклассным гением и средним талантом кажется нам непонятным. Но первые успехи Бьернсона, писателя с экспансивной натурой, буйного, хотя и благодушного патриота, сентиментального и доступного пониманию средней публики, принесли много горечи мрачному, всегда протестующему, ищущему новых путей Ибсену. Биографы даже полагают, что в «Претендентах на корону» Ибсен запечатлел свое соперничество с Бьернсоном, изобразив самого себя в образе Хокона. На каждую новую его пьесу критика обрушивалась с непонятным озлоблением, как будто уже предчувствуя в молодом драматурге будущего разрушителя всех современных идеалов и одного из пророков «третьего царства». Всего более досталось ему за «Комедию любви», написанную до «Претендентов на корону», но по своей идее уже примыкающую к общественным пьесам Ибсена, вследствие чего мы ее разберем после. Возмутилась не только литературная критика, но и само общество, так что, когда Ибсен вслед за Бьернсоном, получившим писательскую пенсию, тоже обратился с просьбой о субсидии, один из университетских профессоров в своем отзыве заявил, что лицо, написавшее «Комедию любви», заслуживает не субсидии, а палок. Денежные обстоятельства Ибсена, женившегося в 1857 году, были также плачевны. Норвежский театр обанкротился. Гонорары за печатание пьес были более чем жалкие. Так, за «Комедию любви», большую пьесу, написанную в стихах, он получил всего около 225 руб. Нужда поэта дошла до того, что друзья его подумывали об исходатайствовании ему места таможенного чиновника. Ко всем этим личным мотивам озлобления против Норвегии вскоре присоединились другие, более глубокие. Вспыхнула датско-немецкая война, и норвежское правительство и общество выказали постыдное бездействие. Ибсен, обращавшийся в 1848 году к шведскому королю с сонетами, в которых призывал его помочь теснимым венгерцам, теперь взирал на политику своей родины в негодующем безмолвии, и целью всех его стремлений сделалось бежать поскорее из Норвегии, уйти из Кристиании, которую он называл своим гробом, спасти свой гений, свой «королевский замысел». Вторично обратился он с просьбой о пособии, которое после долгих колебаний наконец было ему назначено. В 1864 году Ибсен покинул Норвегию, чтобы через много лет вернуться первоклассным драматургом с европейской славой. Он уехал в Рим, откуда вскоре прислал свои философско-драматические поэмы «Бранд» и «Пер Гюнт».

Глава III.

Драматические поэмы «Бранд» и «Пер Гюнт». – «Кесарь и галилеянин»

Драматическая поэма «Бранд» – образчик первоначальной проповеднической манеры Ибсена, когда идея преобладает над реальным содержанием. Молодой священник по имени Бранд, кончив образование, возвращается на родину, исполненный гордых, болезненных мечтаний. Родина эта – далекий Север, мрачный уголок на берегу фиорда, среди бесплодных скал, заслоняющих свет солнца, под вечными льдами. Мечтает Бранд о перерождении человечества посредством внутреннего подвига и борьбы за правду. В первой же сцене он объявляет свой девиз: «Все или ничего!» Кто, служа правде, отдает ей девять десятых имущества, не лучше того, кто ничего не дает; кто отдает лишь имущество, а не жизнь, не поднялся к совершенству ни на одну ступень; суд правды неумолим, он ничего не прощает, он признает или отвергает, – нет середины. Слова Бранда дышат необыкновенной силой; короткие стихи искрятся и горят, точно молот бьет по кремню.

«Нет на земле слова, – восклицает Бранд, – которое бы так часто превращалось в ложь, как словечко „любовь“; оно тайно вползает в усталую душу и убивает ее слабые порывы; если дорога крута и тяжела, то во имя любви можно идти назад; на нее можно надеяться, ступая по широкому пути разврата; кто мечтает о великом, но не хочет трудиться, достигает всего при помощи любви и милосердия, и любовью же, как пластырем, покрывается язва порока».

С такою же страстностью разбивает Бранд другую святыню нашего времени – идею гуманности.

«Гуманность – вот боевой клич, лозунг трусости! Бессильным душам пигмеев человек кажется прежде всего гуманистом!» Бранд больше понимает ложь земную, чем высшую правду. Бранд не средневековый аскет, не повторение Савонаролы или Кальвина; это не фанатик правды, а психопат правды. Воля его не расшатана, чувства здоровы, но ум отравлен сомнениями века. Он разрушает, не создавая, оттого вся его деятельность завершается катастрофой.