Генрик Ибсен. Его жизнь и литературная деятельност - Страница 22

...

Вангель. А ты сама?
Эллида. Да, мне почти казалось, что и я становлюсь сродни им всем.
Вангель. Да, да. И таким образом ты наконец обручилась с ним?
Эллида. Да, он сказал, что я должна была это сделать.
Вангель. Должна? Разве у тебя не было тогда своей воли?
Эллида. Не было, пока он был около меня…

И само обручение было таинственное, роковое: «Он вынул из кармана кольцо от ключей, – продолжает Эллида, – и снял затем с пальца перстень, который постоянно носил, у меня он тоже взял колечко, которое было у меня на руке. Их он надел на кольц Вангель. Обручиться?

о от ключа и сказал, что теперь мы должны обручиться с морем».

...

Эллида. Да, он сказал так. И с этими словами он со всего размаха бросил кольцо в самую глубь моря.
Вангель. А ты, Эллида, ты согласилась на это?
Эллида. Да, представь себе, мне казалось в то время, что все это так и должно быть.
Эллида и незнакомец расстаются. Эллида выходит замуж, рожает ребенка, на письмо незнакомца отвечает, что между ними все кончено, но он не обращает никакого внимания на ее слова. «Что же он ответил на то, что ты ему сообщила?» – спрашивает Вангель.
Эллида. Ни слова в ответ на это, как будто я вовсе не порвала с ним. Он писал совершенно спокойно и хладнокровно, чтобы я дожидалась его. Что он даст мне знать, когда ему можно будет принять меня к себе, и чтобы тогда я немедленно отправилась к нему.

Эта черта крайне важна. Незнакомец не признает воли Эллиды. Роковая, инстинктивная любовь всегда деспотична; Шопенгауэр объяснил бы это тем, что индивидуум подпадает под власть гения рода.

В первые годы замужества Эллида забывает о незнакомце. Но роковая страсть непобедима; она вдруг вспыхивает в ее сердце, наполняет ее ужасом и грозит ей безумием или смертью. Это случилось тогда, когда у нее должен был родиться ребенок, вскоре умерший. Муж Эллиды узнает, что последние три года она живет одною мучительною мыслью, одним непобедимым влечением к незнакомцу, к его любви. «И в таком-то состоянии ты пробыла целых три года, – говорит Вангель, – молча переносила свои тайные муки, не хотела довериться мне».

...

Эллида. Но ведь я не могла. Не могла открыть тебе их до настоящей минуты, когда это сделалось необходимо, ради тебя самого. Если бы я раньше открыла тебе все это, то ведь я должна была бы открыть тебе и то… то, что сказать невозможно.
Вангель. Невозможно?
Эллида. Нет, нет, нет! Не спрашивай! Я скажу тебе только одну вещь. А затем ничего больше. Вангель, чем можем мы объяснить себе то, что глаза нашего малютки были так загадочны?
Вангель. Моя дорогая, бесценная Эллида! Уверяю тебя, что это одна твоя фантазия. У малютки были точь-в-точь такие же глаза, как и у других нормальных детей.

К довершению всего Эллида случайно узнает, что как раз три года тому назад, когда «на нее нашло», незнакомец прочел в старой газете, что она обвенчана с другим, и при этом побледнел, как полотно, и сказал: «Но она моя и будет моею. И за мной последует она, когда я вернусь за нею, как утопленник из морской пучины».

Такова романтическая, таинственная, стихийно-роковая связь между Эллидой и неведомым американцем. И разительный контраст с этой связью представляют отношения между Эллидой и ее мужем.

Прежде всего, доктор Вангель стар. У него две дочери, из которых старшая, Болетта, почти ровесница Эллиды.

Вангель любит свою вторую жену, но, увы, даже не может сказать, что любит в первый раз. Он любил и первую жену и был счастлив с нею. Действие комедии начинается как раз в тот день, когда дочери Вангеля и он сам празднуют тайком от Эллиды день рождения своей покойной матери и жены, – Эллида узнает об этом случайно.

Ни в характере, ни в деятельности Вангеля нет ничего величественного или сильного. Это обыкновенный врач, практикующий в маленьком городке, да и практика его не обширна. «Дела у него вовсе не так много, – говорит Болетта, – чтобы наполнить все его время». Сильной волей он также не отличается. «Бедный папа! – восклицает та же его дочь. – Мало ли что он говорит! Но когда приходится действовать… Нет у папы настоящей энергии!» Сверх того, за Вангелем водится маленькая слабость. «Я боюсь, что он зашел на пароход», – говорит Болетта профессору Арнхольму.

...

Арнхольм. Вы боитесь?
Болетта. Да, он обыкновенно заходит туда, чтобы посмотреть, нет ли там знакомых. А так как на пароходе есть буфет…
Арнхольм. А, вот что! Ну, так пойдемте.
Эллида выходит замуж за Вангеля не по внутреннему выбору.
«Послушай, Вангель, – говорит ему Эллида в минуту откровенности, – нам не к чему далее лгать самим себе и друг другу».
Вангель. Лгать? – говоришь ты. Но разве мы лжем?
Эллида. Да, лжем. Или, во всяком случае, скрываем истину. Потому что истина – чистая, неприкрашенная истина – все-таки та, что ты пришел ко мне и купил меня.
Вангель. Купил! Ты говоришь, – купил!
Эллида. Да ведь и я была ничуть не лучше тебя. Я согласилась на торг. Я тотчас же продалась тебе… Ведь я была так неопытна, так беспомощна, в такой степени одинока! Совершенно естественно, что я согласилась… когда ты явился и предложил мне обеспечить меня на всю жизнь.

Выйдя за Вангеля не по внутреннему выбору, Эллида за годы супружества ничем не связала себя ни с его дочерьми, которые остаются ей чужды, ни с его домом, которым управляют эти дочери. Ребенок их умер, и уже три года они не живут как муж с женой. «Здесь ведь нет ровно ничего, – говорит Эллида, – что бы меня притягивало и удерживало. Ведь я совсем не сроднилась с твоим домом, Вангель. Дети – не мои дети; я хочу сказать, что сердце их закрыто для меня и всегда оставалось для меня закрытым. Когда я уеду, если только я уеду, то мне не придется сдать ни одного ключа, не придется сделать ни одного распоряжения. Я совершенно чужая в твоем доме».